Назад

Михаил Филиппов:

 

 

«Невежина опровергает свою фамилию»

 

 

          «Загадочные вариации» Э.-Э. Шмитта, Театр им. Маяковского. Постановка Елены Невежиной. Абель Знорко — Михаил Филиппов

          — Михаил Иванович, расскажите, пожалуйста, как вы познакомились с Невежиной.

          — Лену Невежину приглядел один из лучших театральных директоров на постсоветском пространстве — директор театра русской драмы в Вильнюсе Э. Цеховал. До начала работы над «Загадочными вариациями» Лена поставила там два спектакля. И идея пришла в голову именно ему. Он познакомил нас с пьесой (хотя и до этого мы с Игорем читали ее). Мы знали, что она уже в Москве репетируется, хотя постановка не состоялась. Нас познакомили с Леной, мы пошли посмотрели ее спектакль, в который просто влюбились. На тот момент это была единственная ее постановка — она шла в Москве на сцене театра Фоменко. Замечательный, чудный спектакль. Только теперь я понимаю, что он был абсолютно невежинским. Таким образом мы с ней и познакомились.

          — Вам легко было найти с ней общий язык? Долго ли это длилось?

          — Мне кажется, что нет. Не знаю, может быть, были проблемы у Лены с нами. Если хотите представить себе наше взаимопребывание втроем, то нужно открыть главу из «Алисы в Зазеркалье» «Тру-ля-ля и Тра-ля-ля». Вот Алиса и Тру-ля-ля и Тра-ля-ля. Это было немножко забавно со стороны, потому что мы, подшучивая над ней, называли ее «училкой». Она намного младше нас и, наверное, немножко стеснялась поначалу. Точно мне сказать трудно, поскольку я вообще режиссеров побаиваюсь, не всегда знаю, смогу ли ответить им чем-то, смогу ли соответствовать их требованиям. Мы с Невежиной замечательно провели месяц в одном из репетиционных залов в Театре Маяковского, а потом на две недели уехали в Ригу. В Театре Маяковского я помню один из дней — а один день — это очень много, ведь были очень короткие сроки, и каждым днем нужно было дорожить. Так вот, однажды мы начали репетицию с чаепития; наверное, оно тоже было адресовано Льюису Кэрроллу. С одиннадцати до четырех мы пили чай, замечательная наша помреж Валечка приносила бутерброды, мы болтали, и это тоже было драгоценно.

          — Как вы можете определить стиль работы Невежиной с актером?

          — Невежинский. Да. Ее фамилия очень обманчива. Она опровергает свою фамилию, потому что она очень и очень ведает, что творит. И мне дорого не только то, что она ученица любимейшего моего человека — которого я боготворю. Мне дорого ее почитание Мастера с большой буквы, Учителя с большой буквы. Это большая редкость во все времена, а в наше время — особенно. Меня привлекает ее образованность, ее интеллект. А кроме всего прочего, она владеет очень ярким языком: поэтическим, нежным, языком театральных метафор.

          — Невежина — ученица Фоменко: что она от него взяла, а в чем от него отошла?

          — Мне кажется, она взяла от него все, что могла, все, что можно было взять. Фоменко неисчерпаем: он бес, он демон, фавн, сатир. Такой театральный демон, добрый, с лукавой усмешкой. Взять от него хоть частицу, хоть толику чего-то — это уже большая драгоценность, с этим уже можно прожить всю жизнь.

          — Для Невежиной как для ученицы Фоменко очень важна не форма, не конструкция, а именно актер. Как это повлияло на создание вашего образа, она предложила вам какой-то жесткий характер или вы сочиняли его вместе?

          — Вы знаете, я не мастер говорить на специальные актерские темы о работе над образом или о том, что я хотел сказать этой ролью. Это сочинялось как-то вместе, она давала поле для моей фантазии и в то же время что-то лепила из меня, незаметно для меня самого. Я мог догадаться об этом на десятом, пятнадцатом, двадцатом спектакле. Та игра, в которую она предложила нам сыграть, была очень интересна. Потому что пьеса, над которой мы работали, — пьеса замечательная, и в этом большая сложность. Бытует мнение: «Господи, это же только выйти и прочесть, и все — больше ничего не нужно». Но нет, именно здесь и подстерегают всякие сложности и капканы. А Невежина придала этому такую форму, такую жизнь! Это замечательно, хотя это может оставаться только нашей с Игорем радостью — не знаю, насколько это находит отклик в зрительном зале.

          — Изменилось ли что-нибудь в спектакле после того, как он приехал из Риги?

          — Он изменился. Как точно — я не знаю, но чувствую это изнутри. Тут больше сцена. Тут разрослось пространство. Что-то ушло, но что-то и прибавилось. Я помню, когда мы репетировали и выпускали спектакль на маленькой сцене в Риге — маленькой по сравнению с нашей, — было очень жаркое лето, в уютном зале рижского театра открывали двери, они давали ток воздуху — и во время наших репетиций слышались чайки. Это создавало такой замечательный фон к нашему действию на необитаемом острове в воображаемом, фантастическом северном море. Так что, конечно, это два разных спектакля.

          — А в Риге вы долго играли?

          — Мы ездили в Ригу два года подряд, но ведь это небольшой город, и поэтому сейчас мы бываем там гораздо реже. Мы играли там месяц назад, и даже не упомню сейчас, были ли в этом году еще раз.

          — Невежина — режиссер, принадлежащий к новому поколению, пришедшему в театр не так давно. Можете ли вы определить в нескольких словах, что такое это новое поколение?

          — Понятия не имею. Я не знаю.

          — А если молодые, еще не известные режиссеры, предлагают вам сыграть в своих спектаклях, то вы легко идете на это, соглашаетесь на такие предложения?

          — Если мне предлагают какой-то интересный материал, то грех от него отказываться. Но я всякий раз говорю режиссеру: «Давайте попробуем, оставим какое-то время — неделю или две, — пускай у нас будет право отказаться друг от друга».

 

 

Записала Варвара Алексеева

("Театральная жизнь", №2, 2003г.)