(ЕленаСКУЛЬСКАЯ, «Молодежь Эстонии – Суббота», 19.08.2006)
–Да, несколько лет просуществовал мой небольшой «Театр на Филях», потом я началставить в антрепризах. «Привидения» Ибсена, поставленные первоначально какантрепризный спектакль, были приняты в репертуар театра имени Маяковского.Потом были спектакли в театре Станиславского, Гоголя, работа в Маяковке,аспирантура. Сейчас главное место работы – РАТИ.
–Назову даже три. Те самые «Привидения», которые даже хотелось потом повторить,хотелось поставить с Ольгой Яковлевой и Николаем Волковым, но, к сожалению, этоне было осуществлено. Очень люблю «Иванова»,которого ставил в театре Станиславского с МихаиломФилипповым и Евгенией Симоновой – Саррой сценографию делал АлександрБоровский, сын Давида Боровского, и это был, кажется, первый случай, когдасдержанный отец похвалил сына. Особый ход спектакля был в том, что мы игралиодновременно первый и второй акт, буквально одновременно. У нас было двеплощадки, одна в глубине сцены – усадьба Лебедевых, а на переднем плане –усадьба Ивановых. Действие перекачивалось с одной площадки на другую. Правда,ни один критик, а статей было множество, не заметил этой одновременности.
–Может быть, и не читали. А может быть, стыки и швы были сделаны так ловко, чтоони обманулись.
–«Кровавая свадьба» Гарсия Лорки, которую я ставил в ТЮЗе Ростова–на
–Я нашел в пьесе массу психологических парадоксов, массу нюансов, делающих нашужизнь и трогательной и смешной. В этой пьесе есть одна планетарная тема: темаженской оставленности. Тема сложной женской судьбы. Сегодня женщине живетсякуда сложнее, чем, например, в XIX веке. Исторические катаклизмы вывернулинаизнанку привычные семейные стереотипы. Поставили женщину перед необходимостьюсамой отвечать за себя. Жить без мужчины, жить без второй половины, то есть вразорванном пополам состоянии.
–Началось, по–моему, все с Чернышевского, певца женской эмансипации, и еслипроследить дальше – то ли женщина спровоцировала революцию, то ли революция вывернуланаизнанку женскую природу и поставила женщину на грань вымирания.
–А потом сразу «Любовь Яровая», а потом уже «Гадюка». Путь от «Что делать?» до«Гадюки» очень короткий. И не только мужчины бросили женщин, но и женщины что–тоотняли у мужчин, мужчина изменился, можно сказать, деградировал, отдал женщинесвою меру ответственности и оказался не у дел. И в нашей пьесе ситуация, когдамужчин практически нет (такой период реально был в Ирландии, когда почти всемужчины эмигрировали, и остров стал островом женщин). В нашей странеистребление мужчин происходило другим способом, но все равно происходило. Всяистория нашей страны вынесена на женских плечах. Как выживали наши матери?Сколько нужно было физических и нравственных сил, чтобы поднять детей, несломаться, научить нас любить. Я преклоняюсь перед нашими матерями, перед темиженщинами, что стояли у нас за спиной и учили нас выживать. Я вырос в СоветскомСоюзе, который научил нас выживать несмотря ни на что. Наши матери обладаликосмическим терпением. Их любовь была разлита по миру как благодать, каквоздух, который нас спасал и дал возможность выстоять.
Мыставим спектакль о способности к выживанию, о способности к любви. Наш геройвспоминает свое детство – самое светлое, что у него есть. Детствозаканчивается, когда разрушается семья. А семья, в которой существует нашгерой, – нелепая невозможная семья, состоящая из пяти сестер и полусумасшедшегобрата. Где все влюблены в одного мужчину и ждут его как мессию, полпьесы ждут.Потом он появляется, все переворачивает вверх дном и исчезает. И вот геройвспоминает этот противоестественный, странный союз людей, который был семьей.
Таки мы вспоминаем наш Советский Союз. Не потому, что хотели бы его вернуть, мытоскуем о юности, о вере, о защищенности, о том времени, когда мы были однойсемьей. Больше всего мы тоскуем о космической общности – у нас не было границвнутри шестой части планеты. Конечно, эта семья народов была совершеннонемыслима и патологична, и держалась она на колючей проволоке. Но это быласемья. И эта семья – наше детство, наша молодость. И мы не можем ее простозабыть. У Шукшина я прочитал фразу о том, что не след отдавать за понюх табакусвое прошлое. Он говорит: мы прожили очень сложную жизнь, не забывай и неотдавай за понюх табаку наши сказки, наши песни, наши невероятной сложностипобеды. Будь человеком.
–Постараемся.
–Я думаю, что если у актера есть профессия и есть желание работать, то остальныесложности будут преодолены.
–Нет, это нормально. Сорок репетиций.
–Прежде всего, бросается в глаза засилье воинствующего дилетантизма, которыйидет на поводу у зрителя, условно говоря, попсовоготолка. Уровень культуры катастрофически снижается. Причем снижается из–за того,что все абсолютно доступно, дозволено и просто лень хоть что–нибудь
Нынешниймелькающий, всенапродажный мир не хочет, чтобы ты задумывался. Он хочет, чтобыты покупал, ел, расслаблялся, включив телевизор. А все, что мы тупо поглощаемчерез телевизор, – это накипь, которая оседает в нас, и от нее не так–то простопотом избавиться, мы пропитываемся ею. И мы идем туда, где нас встряхнут,впрыснут адреналинчику, как на американских горках. Ух, полетел! А куда тылетишь?! Зачем?!
Идетмассовая инфантилизация мира. Заинтересовать подросткаголым задом очень легко. И эта методика – заинтересовать и встряхнуть тем, чтолегче всего возбуждает – распространяется на нацию, на мир. Особенно это виднов Штатах. Мой брат, живущий в Нью–Йорке, тонкий и интеллигентный человек,теряет связь с собственными детьми, которые, просачиваясь сквозь телевизор,уходят от него… У них другие ценности – развлечься,получить удовольствие, поспать, пожрать. Но там молодые люди хоть работают, унас они этому еще и не научились.
