Отзывы зрителей о спектакле "Шаткое равновесие"
Сцена.
Занавес. Музыка. Силуэты актёров. Что это? Неужели снова попытка подсмотреть в
щёлочку чужие страсти, препарировать чужую жизнь, вынести суровый вердикт,
уютно расположившись в зрительском кресле? Привычный холодок в груди: с Богом,
начали!
Нестройную
мелодию семейного оркестра то и дело, как бритва, вспарывает фальшь: сбой –
толчок – сбой – толчок… Неустойчивость нарастает. Вот–вот земля предательски
убежит из–под ног музыкантов. Нет опоры у них: ни в себе, ни друг в друге. И
снова: фальшь – сдвиг, фальшь – сдвиг…
Но
вот занавес открыт и… Совсем скоро вы понимаете, что
живёте там, на сцене, дышите одним с героями воздухом, ваши сердца бьются в
унисон. Неслышной поступью в зал входит хозяин – сюжет. И отныне ваши чувства,
мысли целиком и полностью зависят от чародеев слова – актёров.
Скажите,
а вам интересно смотреть на ссору? Вас захватывают сцены мучительных разрывов,
слёз, панического ужаса потерять и одновременной неспособности сохранить? Нет?
А фабула этой пьесы именно такова. Близкие, родные люди, подобно древним
вавилонянам, разговаривают на разных языках. Не вдруг и не в одночасье, а
исподволь, постепенно, словно стена из столоктитов,
росло взаимное непонимание, в моменты максимального накала граничащее с
ненавистью. Больно и страшно. Тем более ужасно, что знакомо. Близко. Рукой
дотянуться. И не нужно искать аналогов в книгах – жизнь переполнена подобными
драмами. Где ты, разум? Где вы, любовь и сердце? Зачем это все?
Как
много вопросов! И люди бьются, бьются, бьются над ответами, теряют рассудок в
поисках решения, причиняют друг другу боль и страдают от этого. Кто они, эти
герои повседневной, будничной битвы?
Вот,
какими их изобразили актёры, а точнее – какими их увидели мои глаза в эту нашу
первую встречу.
Агнес (Е.П.Симонова) – основа всего,
краеугольный камень, единственная крепкая свая в фундаменте разрушающейся
фамильной лачуги. Её принцип – сохранить во что бы то
ни стало, сберечь, оградить хрупкий мирок от распада, удержать ускользающую
сердечную близость родных людей. Стиснув челюсти, зажмурив глаза, сжав кулаки
до белизны суставов… Несмотря на боль,
несправедливость, ад предательства... Её трагедия – расползающаяся по швам
жизнь, ненадёжность семейной гавани, обречённость вечно бороться с бурями.
Бороться… Чтобы погибнуть? Ослабеть? Сдаться? Кто знает… А пока есть силы – дотерпеть, выдюжить, дотянуть до
короткой передышки. И кто там, под маской таких любимых мужа и сестры? А хочешь
ли ты это знать? Сможешь ли принять? Не проще ли в который раз просто закрыть
глаза и метнуться в противоход обстоятельствам,
навстречу шаткому, но всё же равновесию. Пусть ненадолго, пусть лишь порывистый
облегчённый вздох будет тебе наградой. Не робей. Это судьба твоя. Твоя жизнь.
Тоби (М.И.Филиппов) – смирившийся пассажир
несчастного судёнышка. Не в его характере управлять, не он прокладывает маршрут
сквозь бушующее море человеческих страстей. Он хочет мира, но невольно
становится причиной войны. Он по природе мягок и сдержан, но порой вынужден
яростно кричать в пустоту, в глухую, непонимающую, иноязыкую пустоту отчаяния. До
вздувшихся на шее жил, почти навзрыд, с пламенеющими, словно угли, дикими
огромными глазами. Он слаб? Да. Ненадёжен? Да. Но так ли уж много в нашей жизни
незыблемого, несокрушимого, вечного? Изменяют даже нетленные принципы,
корректируется мораль, забываются традиции. И уж никак не человеку в этом мире
быть бессменным проводником истины. И не за что осуждать. Все мы в первую
очередь – люди. Не больше, но и не меньше. А Тоби – еще и меж двух огней,
по–своему манящих, притягательных и таких несхожих. Не он разжёг их и не в его
силах противостоять злому искушению. Он – жертва. Он – и палач. Любовь и
ненависть, сила и слабость, верность и предательство, альтруизм и эгоизм –
обычный безобидный человек, каких много. Страдающий, мечущийся и несчастный в
своём непокое. Такой родной и понятный.
Клэр (О.Прокофьева) – одна большая
зияющая рана, неприкрытое отчаяние, вопль, боль, безнадежность. Ещё один удар –
и она, словно джинн, прячется в спасительную бутылку. Сквозь толщу стекла
окружающая действительность меняет краски: мрачность и непроглядность чёрного
размывается неяркими проблесками мечтательно–голубого, туманная серость
прорастает лучистой желтизной. Пусть ненадолго: лишь на миг приходит
избавление. Но иначе противостоять она, Клэр, и не умеет, разучилась,
отчаялась. Потерялась между «хочу» и «невозможно».
Джулия (З.Кайдановская)
– невзрачный тридцатилетний ребёнок в тщетном поиске опоры, очага, тыла – всего
того, что можно назвать домом. Словно живой бумеранг, она вынуждена снова и
снова возвращаться в исходную точку, в начало координат, к сердцевине своего
существования – в семью. Но что это, как не мираж, не призрак? Нет ей места в
иллюзорном мире.
Эдна
и Гарри (Н.Бутырцева и Е.Парамонов) – персонажи, чьё
нелёгкое призвание – испытывать этот нестройный мирок на прочность. Равновесие
настолько зыбко, что каждое вторжение в дом человека извне приводит к
дисбалансу, к разрыву свежезапаянных звеньев.
Для
меня сейчас – все они, сценические герои, неразрывно связаны со своими
исполнителями. Образ Тоби? Михаил Иванович – и только он! Агнес? Евгения
Павловна! Такое краткое знакомство – а чудо узнавания уже состоялось. Это –
помните? – как Пьер Безухов, как Шерлок Холмс, как Митя Карамазов… Безальтернативность, невозможность замены, точное попадание
в характер. Чудо Театра.
И
ещё. Я очень люблю русский язык. Очень. Но в данном случае мне ближе слова «баланс», «балансировать» – калька оригинального названия “A Delicate Balance”.
Получается более образно, чем банальное равновесие: балансировать над пропастью
– искусство, держать равновесие – ремесло. Все мы ремесленники – кто лучше, кто
хуже – всем нам знакомы лёд отточенной стали под ногами и судорожный поиск
опоры понадёжней. А, значит, нести пьесу с таким
сюжетом на суд зрителей – безусловный риск. Оправдался ли он? К счастью, да.
Возможно, потому, что режиссёр здесь – не варвар, категоричный в оценках и
скорый на расправу, не обыватель, равнодушный и непреклонный, а чуткий деликатный со–автор драматурга. Или потому,
что актёры – Боже! – просто великолепны. Нет, не так: всё вкупе, гармоничный ансамбль замечательного
режиссёра и талантливых артистов – вот разгадка небанальности получившейся постановки. Это – хрестоматия жизни,
редкая возможность посмотреть на себя со стороны и… не ужаснуться.
«Простите себе, что вы – человек»
P.S. Я счастлива, что обрела ещё один
спектакль, к которому хочется возвращаться снова и снова. Уверена, со временем постановка
изменится, чуть подкорректируется, «обкатается на
зрителях», как говорят. И оттого с ещё большим нетерпением я буду ждать встречи
с полюбившимися героями. Счастливого тебе роста, премьера, безоблачного пути!
Старт – отличный, впереди – успех.
Долгожданный перепросмотр
спектакля «Шаткое равновесие» привел к неожиданным результатам. Принятая в
целом премьерная постановка растворилась в глубине нового прочтения и
отодвинулась, став первой, но, очевидно, далеко не последней ступенькой на
непростом пути приближения к авторскому замыслу.
Сумбур
мыслей зрителя-дилетанта.
Чтобы
выразить надлом, предел, кульминацию переживаний, совсем не нужно кричать,
топать ногами и сверкать головокружительной бездной глаз. О надрыве
красноречиво могут сказать жест, взгляд, вырвавшееся слово, порывистый вздох. И
вовсе необязательно все это сопровождать громом и молниями. Сегодня был как раз
такой спектакль, показавший и доказавший это с хрестоматийной наглядностью и
точностью.
Словно
галька на морском берегу, персонажи обкатались, притерлись друг к другу.
Угловатость Джулии легла в идеально подогнанные к ней пазы партнеров, а
нелепость Эдны и Гарри смягчилась, ожила, приобрела
вполне узнаваемые человеческие черты.
Герои
стали ближе, понятнее. Их слова, поступки, чувства перестали быть разрозненным
нагромождением сценических движений, смены картинок. Они теперь легче поддаются
расшифровке и (о чудо!) позволяют думать о себе, с увлечением раскручивая
клубок интриги к исходной точке замысла. Мысли цепляются, обгоняя друг друга, и
порождают порой причудливые и противоречивые гипотезы, решения выведенных в
пьесе конфликтов, ситуаций. Диапазон догадок ширится и разрастается от
традиционного местечкового неприятия чуждой российской душе материнской логики
до нелепого, на первый взгляд, предположения об изначально задуманном, выстроенном
персонально для Тоби частоколе многовариантных ребусов.
По
порядку.
Первое.
Поведение Агнес с дочерью коробит, калечит врожденное представление о
материнской любви и ласке. Ее жесткие сухие окрики режут слух. Резкие марширующие движения, жесты, обращенные
к ребенку, убийственная логика, больше уместная для разбора провинившегося разгильдяя на партийной ячейке, – все это слабо соотносится
с привычным образом хозяйки домашнего очага. Очень легко списать все непонятное
на несоответствие менталитета, чужеродность источника, иностранность автора пьесы. Но
здесь же мелькает мысль: а что если все не так? Что если
Агнес – не равнодушная воительница, отвергающая своего отпрыска по достижении
последним определенного возраста, а тот же родной для нас персонаж заботливой
родительницы, но с вариацией на тему повидавшей виды мудрой птицы: она
предпочитает выпустить своего птенца из гнезда и дать ему (под своим
присмотром!) пару раз хорошенько удариться, чтобы научиться бороться,
отстаивать свое право на жизнь, чем, ограждая от сквозняков, вырастить
беззащитное существо, лишенное хитинного слоя? Но все эти эксперименты возможны
лишь в четких границах: посмотрите, КАК Агнес бросается к Джулии, чтобы вырвать
ее из поистине экстремальной для нее сцены с пистолетом!
Второе.
Нелепое ощущение изначальной подстроенности всей
ситуации пришло ко мне еще во время премьеры. Я практически не обратила на него
внимания, отрекаясь из-за его очевидной смехотворности. Но сегодня на той же
самой реплике, что и в прошлый раз, я опять споткнулась об эту мысль. А что
будет, если предположить, что остальные герои, сговорившись, разыгрывают перед
Тоби один большой спектакль с четким распределением ролей и невысокой гибкостью
сюжета? С каждой сценой Тоби все больше и больше становится ответственным за
все происходящее в доме и семье. Аморфная масса ответственности, чуть капая на
его плечи в первом диалоге с Агнес, по ходу действия неуклонно перетекает,
буквально обрушиваясь в момент исключительно эмоционального монолога в концовке.
Сколько раз женщины отворачиваются от его вопрошающего взгляда, оставляя Тоби
наедине с мучающим своей вынужденной самостоятельностью выбором. Да и Агнес не
единожды намекает на возможность такого жуткого урока, подчеркивая: «Мне
абсолютно все равно, из чего ты собираешься выбирать, мой милый, но мне
небезразлично КАКОЙ выбор ты сделаешь». И вот Тоби приходится проходить через
горнило математически выстроенной композиции, наталкиваясь на Агнес, Клэр,
Джулию и, наконец, на своих друзей – Эдну и Гарри. С
каждым из них ему предстоит пережить конфликт, каждый заставит его придти к какому-то решению, причалить к берегу. Его чувства
обостряются, он заново обнаруживает в себе отца, мужа, любовника, друга. Тоби
становится центральным персонажем, вокруг которого, как планеты вокруг Солнца,
вращаются остальные, предлагая ему немыслимые шарады, воспитывая и испытывая его.
Сегодня,
наконец, окончательно сформулировался и диагноз той
самой болезни, заразы, которую Гарри и Эдна приносят
в дом. Имя этой чумы – разрушение, распад. Нелепая парочка, почувствовав в
себе, в своей семье это жало, кинулась с отчаянной надеждой на спасение (либо –
на облегчение разрыва?) к единственной известной им гавани стабильности – в дом
своих старых друзей. Не имея, в принципе, камня за пазухой, не желая подобной
судьбы своим приятелям, они принесли вирус, страшный разрушительный вирус,
избавление от которого предполагает либо полное выздоровление и повышение
иммунитета, либо, как это ни прискорбно, летальный исход. Начало действия, само зарождение конфликта наводит на мысль, что устойчивость
хозяев к подобному испытанию невысока и такое потрясение погубит семью. Об этом свидетельствуют и слова Клэр о «всеобщей любви» («…Ты
любишь Агнес, Агнес любит Джулию, Джулия меня, а я люблю тебя. Все мы любим друг друга…»). Чувствуете? Из ее реплики
вырисовывается четкий образ кольца. Непрочной фигуры. Небольшое усилие извне –
и кольцо рвётся. Но что мы видим дальше? Тонкое, изъеденное ржой непонимания,
повседневности кольцо на наших глазах превращается в колесо, «отращивая» спицы
дополнительных межличностных привязанностей. Ответный порыв Тоби к Клэр в противоход намеченному вначале вектору Тоби–Агнес, ласково
прижимающаяся к матери Джулия (она – к матери, не наоборот!) и, наконец,
сплоченные сестры, выражающие поддержку своему незадачливому мужчине. Все это
вестники возрождения, укрепления семьи.
И
далее. Далеко не случайно распределение инструментов в оркестре. Посмотрите:
хозяевам дома поручены струнные, причем Агнес как основа управляет ансамблем за
фортепиано (этакий монолитный, основательный, неповоротливый агрегат с
максимальной амплитудой возможностей, но все же – струнного происхождения), а в
руках у Тоби – солирующий альт. В то время как у «пришельцев» - духовые.
Оживляющие, вносящие разнообразие, дополнительный колорит, но… неродственные
инструменты.
Спектакль
больше не двухмерный. Он стал подобен голограмме: проявилась столь любимая
российским театральным зрителем неоднозначность, подстрочность трактовки.
Театр
Эдварда Олби… Театр абсурда… «Шаткое равновесие» – Пулитцеровская премия 1967
года.
Очень
непростая пьеса. Очень интересный глубокий текст, в котором важен каждый
монолог, каждая реплика в диалогах. Его трудно запомнить с первого раза, очень
хочется еще раз посмотреть, чтобы себе все доразложить
по полочкам. Снять ряд вопросов. Еще лучше – прочитать.
Начну
с маленькой «ложки дегтя». Во–первых, сразу возникает острое
ощущение, что декорации (все эти псевдо – многозначительные наклонные прямые,
должные символизировать «шаткое равновесие» – нахождение равновесия, потерю
равновесия; «подрубание» клюшкой для гольфа «корней»
равновесия; все эти веревочки – креслица – диванчики – скатерки) от лукавого.
Оставьте этих актеров на пустой сцене, при сером заднике (сохранив музыкальный
ряд), не заставляйте их делать ряд «телодвижений» (особенно в первом действии),
отпустите их на волю, доверьте, и… спектакль ни на йоту не потеряет. Т.е. это «дорежиссерский» театр.
Во–вторых,
как мне показалось, режиссер пока не очень совладал с Олби. Пьеса на
шоу–спектакли не тянет, что с ней делать – а Бог его знает. Вот и выволакивали
актеры. Похоже, что режиссера на него не хватило, прошелся "крупными
мазками", актеры сами достраивали, домысливали. Т.е. те самые "старые
кони, которые борозды не испортят" (в самом лучшем смысле). Сразу говорю,
что мне чрезвычайно понравилась игра всех актеров, кроме… Джулии. Т.е. я (для
себя) категорически не хотела бы замены ни одного персонажа. А вот Джулию –
легко.
Я
все пытаюсь сформулировать для себя, а о чем эта пьеса? О
странной, почти абсурдной (или без почти) ситуации, когда несколько человек
вынуждены жить вместе, повязанные сложными взаимоотношениями. Круг
любви, ненависти, притворства, терпения, предательства. Шаткое равновесие.
Равновесие, из которого безумно хочется вынырнуть. Равновесие, которое так
легко нарушить, внедрением людей извне. Но вот ведь какая штука: стоит нарушить
равновесие, люди начинают говорить о том, что скрывалось глубоко под коростой
натужного спокойствия, начинают прорываться истинные эмоции и чувства и…
«шатко–уравновешенные» пугаются необратимости разрушения шаткого, лживого,
абсурдного, но привычного мирка. И изживают чужаков, восстанавливая шаткое
равновесие.
Господи,
как пронзительно звучит просьба Тоби к изгнанным «друзьям»! Какое у него
выражение лица! Предложение остаться буквально срывается у него с губ. И
улыбка… Слабая, чуть виновато – извиняющаяся, мол, простите, сам понимаю, что
нелепо, невозможно, НО… но… Но – что? Мне тошно вновь
оказаться в круге шаткого равновесия? А за что он извиняется? В чем винится?
Пожалуй,
надо говорить о всех персонажах.
Агнес (Е. Симонова) – «Человек в футляре». Дурацкое
сравнение, но образное. Женщина, которая когда–то потеряла сына. И следом
обнаружила (беда не ходит одна), что её дочурка скорее
рада смерти братца, как устранению конкурента, а любимый муж мигом утешился в
чьих–то объятиях и вовсе не жаждет завести еще одного ребенка. Агнес –
олицетворение бесконечного терпения. Внешнее спокойствие при безграничной
внутренней напряженности. Она абсолютно все видит, все понимает. Она
действительно «точка опоры» для семьи. Основа «шаткого равновесия». Человек,
который держится, держится, держится… Из последних
сил. Вопреки здравому смыслу и закону самосохранения. Почему она ведет разговоры
о своем гипотетическом безумии? Господи, да при такой жизни неимоверно
соблазнительно соскользнуть в безумие, позволить себе сойти с ума. Не видеть,
не думать, не терпеть… Глазеть на потолок или в небо,
обсасывать ленты от платья… Отдохнуть, забыться… счастье–то какое. Но нет… Тогда муж бросит все, улизнет в дальние дали, будет
валяться на диване и кайфовать от свободы…А сестра – ненавистная, презираемая
сестра – алкоголичка – окончательно пропадет.
Клэр
(О.Прокофьева) произносит фразу: «Ты (Тоби) любишь
Агнес (жену), Агнес – Джулию (дочь), Джулия – меня (тетку), а я – тебя». Мне
показалось, что сначала Агнес никого не любит. Даже себя. И что–то в ней
просыпается лишь после ночи, нет, даже не «любви», а ночи «вдвоем», когда они –
муж и жена со стажем, просто лежали рядышком на одной кровати. И эта доверчивая
близость, такая подзабытая, перепадает Агнес (ирония!) после долгих лет (похоже, именно – лет)
отсутствия интимных отношений между супругами потому, что муж НЕ НАХОДИТ Клэр.
Спальня Тоби занята вернувшейся дочерью. Он вынужден идти ночевать к жене. Вот
и достается ей… утреннее удивление, граничащее с детским смущением… от
осознания, она способна не только «смотреть, терпеть, ненавидеть», но
испытывать радость, теплоту, нежность от обычного и естественного: от близости
родного человека.
Симонова
играет жутковатое самообладание. Когда человек контролирует голос, выражение
лица, а ты физически чувствуешь её внутреннее напряжение, постоянную взведенность. Терпение, доходящее до грани разумного. И
лишь иногда – слезы в глазах. Вот секунда и они хлынут...
Тоби (М.Филиппов)
– мягкий, перетекающий, предпочитающий обтекаемые фразы, не переносящий
ситуаций, в которых от него требуют не то, что решительных действий –
решительных слов. В нем сильна боязнь нового. К старому злу, худо – бедно,
притерпелся. Привел себя в шаткое равновесие. А вдруг впереди новое, неведомое… И опять привыкай. Страшно.
Непонятно,
кого он любит. И любил ли вообще. И почему он согласился существовать в ложной
ситуации «в отсутствии любви и смерти»? Что его держит? Он себя само–осудил? Само–присудил себе
жизнь – буфер между двумя любящими и ненавидящими женщинами?
В
тексте пьесы есть чудесная фраза о «без–домности»
Тоби. Его дом остался в детстве. А это – место обитания, а не дом, в высшем смысле
слова. Он завис вне времени и пространства. Какой он – человек–загадка? Что там
скрывается за мягким голосом, за приветливостью и участием? Почему он ушел в
себя? Почему терпит? Кстати, пришла мысль, что его неожиданная фраза –
предложение остаться – от врожденного понимания роли хозяина. Быт южан,
фантастическая гостеприимность, культ гостя. Все то, что разлетелось с падением
Юга, но осталось на уровне «эмбриональной памяти». Да, и на премьере было
четкое ощущение – ему тошно остаться одному между (уже тремя) женщинами. И с
гостями плохо, и без них – ужасно. Выбирай, но с оглядкой. После второго
просмотра этот смысл ушел или затушевался.
Удивительно
показательна сцена в опустевшей гостиной. Вот Тоби и Клэр остались одни.
Короткий разговор. Клэр идет к лестнице на второй этаж... И острейшее чувство,
просто всей душой чувствуешь, всем сердцем, всей кожей, что между ними –
непреодолимое притяжение, тот самый сумасшедший магнит, который заставляет
отшвырнуть привычку, приличия, чувство долга, всю эту чертову
на–погибель–людям–придуманную "мороку", развернуться и броситься в
объятия... И это... как упасть в пропасть... как умереть... на минуточку... и
оказаться в раю... только... почему так больно, так отчаянно горько и больно...
И... И, сейчас я понимаю, что – игра, великолепная игра, но
там... тогда... я верила – жизнь. И кто прав: я – сидящая за клавиатурой
или я – в зале... вот с текущими глазищами и комком в горле?
Странное
ощущение единения душ Клэр и Тоби. Атмосфера хрупкого и мерцающего
взаимопонимания, родства. А потом почему–то знаешь, что они еще раз вернутся,
но не пройдут весь путь до встречи… Не судьба
пересечься. Не судьба…
Очень
зацепила сцена поцелуя. Руки Клэр над головой Тоби... словно собираются в
бутон... Пляшут, нервничают, говорят... Как борьба с собой – не обниму, не
обниму... а–а–а... обняла...
Линия
Клэр и Тоби интересна и очень важна…
Я
все думаю о Тоби. Почему он таким стал? Почему осознано "убивает" в
себе мужчину? Почему подменяет в себе мужчину – отцом? Почему существует с
диким комплексом вины? В чем его вина? История персонажей почти не прописана,
так... намеки, кусочки... Он виновен в том, что когда–то женился без особой
любви, просто потому, что все женятся? Подвернулась Агнес, как о ней сказала
знакомая: и умничка, и чистюля, и красавица, т.е.
заведомо образцово–показательная жена. И чувство какое–то возникло. Как было
узнать, понять, разобраться, что не любовь?.. А потом? Что потом? Потом встреча
с Клэр? С «ужасным ребенком», с антиподом Агнес. С девушкой, которая позволяла себе
быть живой и открытой: не притворяться, не прикрывать свои дела и делишки флером приличий, не грешить исподтишка. Встреча и…
о, ужас… Ошеломляющее открытие: они – чувствуют друг друга, Бог знает почему,
но чувствуют; между ними существует магнитная или магнетическая тяга глаз, тел,
душ. И… И что дальше? Слишком порядочен? Слишком мягок, не способен на решительный шаг, на «отсечение
прошлого»?
Он
выбирает бездействие. И этим предает и себя, и Агнес, и Клэр. За что потом всю
жизнь платит. За что просит прощения. Он обрекает своих женщин на вечное острое
соперничество. На бесконечный отчаянный эпатаж Клэр, которая словно стремится
доказать миру: Вы считаете меня никчемной жалкой алкоголичкой? Так радуйтесь, я
такая! Т.е. она все понимает, но продолжает играть по правилам, навязанным ей
жизнью. И для неё есть лишь одна надежда: смерть Агнес. Боже, ужас!
Разрушительно для личности строить свои надежды на смерти другого человека. На
решительный шаг Тоби она даже не надеется. СТОП! А вот мысль: она могла выбрать
путь человека – слабого, безнадежно–безответственного, пьющего, вечно
нуждающегося в опеке сестры потому, что это единственный шанс быть рядом с
Тоби... Не вместе, но рядом. Видеть, слышать, одним воздухом дышать. Господи!
Безнадега какая!
А
Тоби? Почему Тоби старается никогда не говорить с Клэр наедине? Потому, что
подсознательно понимает причину её поведения? Потому, что тогда чувствуется
единство их душ? (Ах, как это чувствовалось! Что–то
такое… почти звенящее. Сгущение атмосферы). И от
слияния душ – накатывает отчаянное: да что же мы делаем со своими жизнями?
А
дочка… Подмена одной любви – другой? Мужчина задавил в себе мужчину, придушил
или приглушил способность любить. Но душа без любви умирает. И он отчаянно
любит свою дочурочку. Свою нелепую, нескладную, недолюбленную,
истеричную дочку. Все про неё понимает. Но душа, которой надо кого–то любить,
кого–то жалеть, о ком–то заботиться, взбрыкивает. И он срывается почти в
истерике: его девочку обидели, ей плохо, она рыдает. А как он нежен и заботлив
с ней. Такая теплота, трогательность, искренность. Такое... большое – большое
сердце, которое стиснуто рамками условностей, приличий, Бог знает чем...
Много
всякого разного в голову приходит. Но все равно остается какая–то загадка в
персонаже. Вероятно, в этом–то и есть особая высота актерской игры. И
чувствуешь, и видишь, и понимаешь, а остается какая–то «недоразгаданность»,
недосказанность, что–то тревожащее душу, не дающее успокоиться. И хочется еще
раз пойти и попытаться понять до конца, разгадать. Иллюзия… Разве
можно понять до конца живого человека? Иллюзия… Но
пленительная.
Клэр (О.Прокофьева – мое большое зрительское восхищение. Ее Клэр ухитряется определять
отношение к происходящему одним своим присутствием. Вот она сидит на диванчике,
наблюдает, а я могу легко рассказать, о чем она сейчас думает, как к кому
относится…) – самый живой и непосредственный персонаж. Её реплики меткие,
точные, ироничные, остроумные. Прокофьева дивно хороша! Она позволяет себе быть
самой собой. Она позволяет себе быть живой. Клэр, как и Агнес, – тоже все
видящая и понимающая, живая и переменчивая (позволяющая себе быть самой живой в
семье), умная и ироничная, сознательно выбравшая путь «чем хуже, тем лучше».
Если жизнь – любовь трагически не дается, чем не выход – демонстративно послать
все к дьяволу, стать анти – Агнес. Эдакий удивительный «надломленный цветок»:
чуть–чуть бравады, чуть–чуть эпатажа, несколько добрых глотков горячительного,
море невостребованного чувства и большая человеческая печаль…
Главные
слова: «алкоголь», «сознательно и демонстративно». Но отчего она пьет? Пожалуй,
это её футляр. Её способ спрятаться от действительности. От мира шаткого
равновесия. От «ненарушимости» шаткого равновесия.
Она тоже все отлично видит и понимает. Только сестра замыкается в броню
«спокойствия», а она – «топит отчаяние понимания» в горячительных напитках.
Ситуация
безвыходная: она любит мужа сестры. Любовь, от которой не убежать, не скрыться.
Любовь, которая разрушает её жизнь, жизнь сестры, жизнь Тоби.
А
кого любит Тоби? Сдержанный, мягкий, понимающий, терпеливый Тоби, кого он
любит? Или его по–своему устраивает странная ситуация, в которой они все
оказались? Почему он рассказывает историю про «убитую» им кошку, да еще в
минуту, когда две его женщины готовы вцепиться друг в друга? Как это
интерпретировать? Я люблю, когда меня любят. И если любившая в какой–то момент
почувствует, что объект любви стал ей непереносимо неприятен, я готов на
крайние меры, чтобы избавиться от предательницы.
Я
сначала подумала, что в системе «шаткого равновесия» главные составляющие –
сестры. У каждой своя привычная роль, которую она вынуждена играть, свой набор
стереотипов: поступков, тем для разговоров, моделей поведения. Т.е. Клэр –
должна пить и напиваться до свинского состояния. Агнес – должна увозить её
полуживую из «кабаков», отхаживать, держать над унитазом, выводить из запоев.
Сестра – «правильная» и сестра – «ужасный ребенок». Вот только Клэр (еще вполне
трезвая) зачем–то демонстрирует сестре свою… большую степень опьянения. Чтобы
не нарушить правила игры?
А
вот еще мысль: Агнес называет себя точкой, на которой держится их
«балансирующая» семья. Но в этом треугольнике каждый по–своему точка баланса.
Обе женщины зациклены на Тоби. Тоби, отказываясь от выбора, поддерживает
шатко–равновесное положение. Он не видит ничего дурного в том, чтобы предложить
Клэр пропустить рюмочку; он заверяет жену, что в случае её сумасшествия,
сбросит семейные оковы и уедет куда подальше. Он словно провоцирует своих
женщин, поддерживает их в том состоянии, которое обеспечивает баланс
взаимоотношений, пресловутое шаткое равновесие. За что он просит прощения? Я
думаю, что он извиняется за свой «не–выбор». Именно его нежелание сделать хоть
какой–то определенный шаг, погубило и его, и Агнес, и Клэр.
Джулия (З.Кайдановская). По персонажу. Когда–то девочка
настолько была травмирована появлением младшего ребенка в семье, настолько
глубоко переживала потерю статуса всеобщей любимицы, настолько переклинилась на жажде любви, что, став взрослой женщиной, никак
не может справиться с детскими комплексами. Джулия влюбляется, выходит замуж,
три года купается в ЛЮБВИ. Ровно через три года, когда самая сумасшедшая любовь
переходит в следующую, более спокойную стадию, Джулия начинает чувствовать себя
обманутой, недостаточно любимой, т.е. той девочкой, у которой появился брат –
конкурент. Она бросает мужа и переселяется к родителям. Дальше… Новая встреча,
новый брак, новые три года… Она и начинает «расшатывать равновесие», когда,
вернувшись домой после очередного трехлетнего «заплыва», обнаруживает в своей
комнате посторонних. Пока персонаж довольно «мутный», все еще трудно понять,
что актриса играет. Логику её поведения скорее достраиваешь самостоятельно.
Появление
парочки друзей – соседей, Эдны и Гарри (Н.Бутырцева и
Е.Парамонов/В.Запорожский),
напуганных неизвестно чем или кем – нелепая, с сумасшедшинкой, абсурдная
ситуация, которая дестабилизирует мир «шаткого равновесия». Оказывается, его
так просто взломать. Надо попросту поместить в замкнутый круг людей, притерпевшихся
к своему неестественному положению, играющим по определенным правилам,
посторонних. Стоит слегка изменить «окружающую среду», добавить лишний
раздражитель, и душный мирок захлестывает правда. Кажется, вот оно… Сейчас они
соберутся с духом, выскажут друг другу все накопившееся, наболевшее и
разбегутся. Агнес даже произносит слово «развод». И мигом откатывает назад.
Оказывается, она просто хотела убедиться сама и дать понять окружающим, что к
её словам давно никто не прислушивается. «Сокамерники» обнаруживают, что им не
хочется на свободу. Они вовсе не жаждут избавиться от неестественных, фальшивых
взаимоотношений. Им уже по–своему комфортно в дискомфорте, в одиночестве. И они
удаляют пришельцев, чтобы вновь остаться в своем тесном мирке.
После
спектакля я была в состоянии огромного "эмоционального загруза".
От чего? Впечатления? Удивления? Озадаченности? (Право, мне в последнее время
везет на такие подарочки судьбы... Такая зрительская счастливая полоса).
Вообще,
о настоящем очень трудно говорить. Трудно говорить о настоящем, живом,
искреннем...
Понимаете,
Симонова – отлично играла. Кайдановская – играла
средне, но лучше, чем на премьере. Гарри (Запорожский) и Эдна
(Бутырцева) – абсолютно не сочетались, т.к. они
персонажи от разных трактовок. Эдна – из спектакля
абсурда, Гарри – реализм, психологизм. (Видела Парамонова – он тоже из театра
абсурда. Но возникает вопрос: а насколько это хорошо? Боюсь, что при нынешнем
развитии спектакля, "приветик от театра абсурда" будет выглядеть
"не пришей кобыле хвост". Чужеродно).
А
Прокофьева и Филиппов... А Прокофьева и Филиппов – просто жили на сцене. Ма–а–аленькая разница. Отлично играли и жили...
Я
поняла, Прокофьева и Филиппов – абсолютно "мои" актеры. Т.е. актеры, за которыми бесконечно интересно
наблюдать, даже когда они просто "краем глаза" отслеживают ситуацию.
Потому, что за этим стоит столько всего... Это актеры, которые одним штрихом
могут... Которые создают на сцене удивительные "энергетические
эффекты".
Похоже,
что из–за расплывающегося замысла, из–за легкой невнятности пьесы, меня так и
подсадило "Шаткое". Спектакль с открытым финалом. Пьеса с открытым
финалом. Игра актеров, к которой хочется вернуться.