Отзывы зрителей о спектакле "Таланты и поклонники"
Бархин
снова, как и в "Будденброках", выстроил для
Карбаускиса конструкцию из ржавого железа, только на
этот раз это двойная выгородка с опускающимся
подобием пожарного занавеса. За исключением металлоконструкции, меблировки из
одинаковых стульев и рояля, а также минимально необходимой бутафории, сцена
пуста, свободна от "декораций", но вращающийся круг одним своим
движением придает этому условно-театральному пространству и насыщенности, и
динамики. Добавляет условности и персонаж, обозначенный как "человек,
служащий в театр" (Максим Глебов)
- он в начале озвучивает авторские ремарки, выступает то за кучера, то за
кондуктора, и даже, в первой сцене второго (у Островского - третьего) действия,
за кухарку, повязывая голову платком. В финале рояль, уставленный перевернутыми
стульями и нагруженный чемоданами, превращается в поезд, уносящий Негину с мамашей и Великатовым -
но стоит, возможно, вспомнить, что чемоданы собраны с самого начала, книжки
увязаны в стопки, рояль готов к отправлению уже при первом поднятии занавеса.
Для Негиной, при всем, казалось бы, богатстве выбора,
профессионального и личного, все предопределено заранее.
В такой
предопределенности нет манерного трагического надрыва - Великатов
(Михаил Филиппов) не зверь, не
хитрый лицемер, а человек, кажется, вполне искренний. Да и остальные, кроме
разве что откровенно мерзкого Бакина (Виталий Гребенников), тоже, даже и
князь Дулебов (Игорь Костолевский),
постоянно обмакивающий букет в ведро с водой - малоприятный тип, но не
карикатура на барина или современного жлоба.
Антрепренер Мигаев (Игорь Кашинцев) и вовсе - жертва
обстоятельств, ему по штату положено против совести идти, но в душе он -
стыдливый, способный расчувствоваться человек. А уж про
Мартына Прокофьевича (Ефим Байковский), влюбленного в Негину восторженного старика, и говорить нечего, их с
Домной Пантелеевной (Светлана Немоляева) диалог в первом акте - одна из сильнейший,
тончайше проработанных и режиссерски, и актерски сцен в спектакле. Смельская
у Анны Ардовой вышла в сравнении с
остальными совсем "современная" и по повадками, и по интонациям, но она тоже не подлая
конкурентка, а вполне способная на умеренно-высокие проявления души женщина.
Сложнее
всего, помимо главной героини, с Мелузовым (Даниил Спиваковский).
В связи с ним мне вспомнился Карандышев, сыгранный Евгением Цыгановым в "Бесприданнице"
Петра Фоменко. Вообще и пьесы эти в чем-то обнаруживают сходство между собой, а
постановки Карбаускиса и Фоменко - определенно
"родственные" по духу. Только Фоменко своего, то
есть цыгановского Карандышева
делает в сравнении с драматургическим его прототипом героем чуть ли не
романтическим, идеалистом и максималистом, не способным на компромиссы, а Карбаускис, напротив, придает романтическому идеализму Мелузова в исполнении Спиваковского
привкус карандышевской ничтожности, недееспособности,
если угодно, убожества - не отрицая за ним вместе с тем его просветительских
стремлений к чему-то более высокому, нежели то, что могут предложить Негиной прочие "поклонники".
Сама Негина (Ирина Пегова) - инфантильная девчонка в теле созревшей
женщины: как осторожно она поначалу ступает, как одергивает юбочку в
цветочек... - пластика, мимика, мельчайшие жесты, как обычно у Карбаускиса, не бывают случайными, всегда работают на общий
замысел. Не всегда то же можно сказать про актеров, хотя
режиссер, решая, помимо чисто художественных, еще и стоящие перед
"проблемным" театром "внутриполитические" задачи, не
старался ломать через колено органику "народных артистов", а пытался
приспособить их к делу, что в целом удалось, хотя Костолевский изначально, а Немоляева
постепенно, ко второму акту, позволяют себе злоупотреблять многолетними
наработками, что несколько коробит и портит рисунок ролей,
а Дане Спиваковскому
по-настоящему непросто после всего, что он переиграл за последние годы и на
сцене театра Маяковского, а вне ее и подавно, освободиться от приклеившихся
ужимок - но и ему это в значительной степени удается, а уж Михаил Филиппов демонстрирует просто высший пилотаж и работает
настолько фантастически тонко, что трудно воспринимать отъезд Негиной к ТАКОМУ Великатову как
трагедию, хотя в сцене прощания с Петром она и кладет, предлагая
несостоявшемуся жениху отрезать у нее побольше волос и протягивая для этого
ножницы, голову на чемодан, как на плаху, а Петр застывает над ней с ножницами
в руках, а под занавес Бакин протягивает Петру
пистолет, при том что Мелузов
о пистолете и возможном самоубийстве говорил лишь гипотетически, а у Островского
его патетическая прощальная речь полна нешуточного энтузиазма.
Но
основная удача спектакля не в углублении и обострении драмы главной героини (Карбаускис к экзальтации не склонен и драматизм у него
всегда прикрыт иронией, но строго дозированной), и уж конечно не в том, что
удалось наконец-то занять "звезд" в приличной постановке, но в том прежде всего, что в душную, тесную пьесу Островского
режиссер впустил свежего воздуха, позволил героям дышать, а не кривляться на потребу публике (другое дело, что публике
ничего, кроме кривляний не надо, и далеко не всякий успешные усилия Карбаускиса оценит). Отдельного упоминания наряду со
сценографией Сергея Бархина и костюмами Натальи Войновой заслуживает музыка Гиедрюса
Пускунигиса. Спектакль длится более трех с половиной
часов, его ритм держится на частых и долгих паузах, но при этом нигде не
сбивается, не спотыкается, не растягивается - так продуманно он выстроен. И
если постановка не кажется событием экстраординарным сама по себе, в отвлечении
от новейшей истории Театра им. Маяковского, то лишь потому, что для Карбаускиса безупречность - норма, а не особое достижение.
Глубоким этот спектакль не назовёшь, но свою задачу он выполнил.
«ЗАЧЕМ ПОСТАВИЛ», зачем поставил? – А что, по-вашему, должен был
первым делом ставить Карбаускис, придя в Маяковку? Прозу Леонида Андреева или Андрея Платонова,
Томаса Манна или Уильяма Фолкнера – с Костолевским и Немоляевой, Филипповым и Симоновой? Понятно же, что выбор
пьесы в этом деликатном случае должен был быть продиктован соображениями не
только и не столько художественными. На пьесу в этих обстоятельствах ложилась
специфическая нагрузка. Это должна была быть пьеса-тренажёр, пьеса-упражнение,
которую актёры Маяковки смогли бы не просто осилить,
но переиграть с точки зрения требований, предъявляемых к ней новым худруком,
попутно пересмотрев и свои актёрские штампы. На знакомом материале проделать
эту работу куда реальнее, чем на экспериментальном.
Эта пьеса обязана была быть проста и даже традиционна, чтобы не напугать
актёров, наоборот – облегчить переход труппы Маяковки
в новое профессиональное качество.
Выбор пал на «Таланты и поклонники» ОСТРОВСКОГО – то, что надо
для такого случая: пьеса драматурга актёрского ещё театра, хорошо знакомая
всякому русскому артисту. Классического жанра, с человеческой и даже
театральной, «закулисной» интригой, с понятными амплуа. О чём эта пьеса, дело
десятое. Ведь совершенно неважно, чем эта история «близка» Карбаускису:
не будь Маяковки, он, может, и сам бы в жизни за неё
не взялся. «Хорошо разошлась по актёрам», и это главное. Каким бы скромным,
каким бы непритязательным ни казалось это условие. Тише едешь – дальше будешь.
И – хвала дальновидности и прагматизму Карбаускиса –
цель была достигнута. Актёры Маяковки подтвердили свою профпригодность, доказали,
что способны работать с разными режиссёрами. А режиссёр, в свою очередь,
подтвердил своё моральное право на художественное руководство – справился с
театром, за который и более опытные коллеги браться боялись: в успех этого
предприятия мало кто верил. От премьеры Карбаускиса в
Маяковке только и требовалось, чтобы она состоялась.
И она состоялась, не правда ли? А шедевры будут – всему своё время.
Пошуршала в сети. ОТЗЫВЫ делятся на
восторженные, положительные и «скууушшшно»: наименеее правдоподобные – первые. У Миндаугаса такая безупречная репутация, что её уже давно пора
скомпрометировать:) она
уже заслоняет реального человека. По мне, это должно тяготить; с другой
стороны, кому что надо… Чего я категорически не
понимаю в оценке этой работы, так это восторгов, относящихся к прочтению
Островского. На редкость невнятное прочтение для этого режиссёра, обыкновенно
чёткого, логичного. Камня на камне не останется от этой трактовки, если подойти
к ней всерьёз. Но мы же условились этого не делать:)
Коротко говоря, ПЬЕСА о том, как трудно приходится в этой жизни
молодым и талантливым, особенно актрисам. В пьесе Островского честная бедность
Сашенька Негина любит такого же бедного, как она,
студента, но под напором, так сказать, обстоятельств жертвует своими чувствами
и уходит в содержанки к своему меценату. Сюжет, не потерявший в актуальности.
Но, сохранив (судя по продолжительности спектакля) текст пьесы почти в полном
объёме, Карбаускис вынимает из него всего лишь один
кирпичик: у него Негина никого не любит. Все цветы ей
надоели, и студент Петя Трофимов Мелузов (Даниил Спиваковский)
больше других. Да и мыслимое ли дело любить такого Петю: с идеалами, но без
средств, не приспособленного к жизни, желчного и кондового мизантропа, а
главное – не любящего, не умеющего любить, не чувствующего своего предмета
любви, не знающего души своей Сашеньки, не понимающего её призвания. С точки зрения костюма Петя решён как солдат из гитлерюгенд,
и у этой чёрточки есть перспектива: вот отшила его любимая женщина, и теперь
кто не спрятался, он не виноват:) Как хотите, а после чеховского «Вишнёвого
сада» любить такого Петю, как, может быть, любила его Негина
у Островского, никак невозможно.
Но – если Негина
не любит Мелузова, в этой пьесе слишком много слов:)
Зачем же она тогда так много про эту любовь говорит? Несветским Петей всем «випам» глаза колет, матери тоже про Петю очки втирает,
убегает к нему ночью после бенефиса… Но – если Негина не любит Мелузова,
полдрамы с плеч долой: ей нечем жертвовать. Всё в удовольствие: Петя беден и урод, Великатов богат и обаятелен,
к тому же, приличный человек и любит!!! Ну, чем не принц на белом паровозе коне? Один кирпичик – и пьеса
рассыпалась… Но – если Негина
не любит Мелузова… Однако, как следует из
пресс-релиза, Карбаускис не про любовь и ставил. Он
ставил ПРО ТО, КАК ТРУДНО ПРИХОДИТСЯ ТАЛАНТЛИВОМУ ЧЕЛОВЕКУ: все-то его хотят,
всем от него чего-то надо. Но даже если и так: талант всегда притягивает (а
всегда ли это так, немало ли талантов, сгинувших в одиночестве и безвестности?)
– пьеса Островского не лучшим образом иллюстрирует этот тезис. Здешние герои
все как один хотят поиметь молоденькую, хорошенькую
девушку. Кто видит её талант, кто не видит, кто видит, но не ценит, кто видит и
ценит, но боится ослушаться спонсоров из первого ряда… Даже
мать желала бы дочери меньше таланта, да больше счастья, желательно в денежном
эквиваленте. Талант Негиной здесь дорог
прежде всего ей самой. И вот девушка, которая всю свою сознательную жизнь пьесу отстаивала своё право быть
собой, в финале сбегает от домогательств… в содержанки с
олигархом Великатовым (Михаил Филиппов). И чего она тогда тремя часами
раньше побрезговала князем Дулебовым (Игорем Костолевским)?
:)
Справедливо замечено, что ФИНАЛОВ два,
и один из них лишний:) Первому, ложному, финалу – эффектному отъезду Негиной с Великатовым – лучше
было бы стать настоящим и единственным. Бывший рояль, а ныне поезд покатил по игрушечной железной
дороге, а чиновник Бакин бежал за ним и кричал «не
может быть!» Во-первых, красиво, во-вторых, лаконично, в-третьих, по существу
всё уже сказано. Но за этим первым и стопроцентным финалом
неожиданно для многих последовал второй, долгая кода – обстоятельный и
карикатурно-надрывный монолог Пети (в котором напоследок отчётливо проявился
Лев Евгеньич Равиковича из
«Покровских ворот» – упрёк:). Да кто он такой, этот Петя, чтобы поручать ему
такой длинный и к тому же финальный монолог: всего лишь один из многих
«слепоглухонемых» обожателей, не умеющих любить талант, но стремящихся погреться в лучах его славы? Казалось бы,
рационалисту Карбаускису все эти логические
нестыковки должны быть виднее, чем кому-либо. Но зачем-то он
их себе позволяет?:)
Говорят, скучная пьеса. Не знаю, может, и не скучная,
но морально устаревшая. Сегодня переживать ситуацию Негиной
так, как это делает героиня Островского, немыслимо. Да и где они, её
переживания – её текст? За неё всё время говорят другие. И если справедливо
утверждение, что главная героиня выписана слабо, то в первую очередь потому,
что в пьесе недостаёт её собственного голоса. На сегодняшнем языке та же драма
– это «Персона. Мэрилин» Кристиана Люпы (весной, кстати, снова привезут). А так
в самом деле – «не смешно, и не грустно, и никого не жалко...». Сопереживать
этой Негиной – задача непосильная не только для
зрителей, но и для самой актрисы: уж слишком архаична её героиня. Ирина ПЕГОВА, которая спасёт любой
спектакль (для того и призвана, чтоб подстраховать), в роли Негиной
ещё не обжилась и местами не понимает того, что ей предложено играть. В самых анахронистичных и психологически неправдоподобных моментах
она подглядывает за зрителем: как он, неужели верит? – Не верит,
не верит, не беспокойтесь, Ваш здравый смысл Вам не изменяет:)
Зато такой милой, естественной, подлинной Светланы Немоляевой (Домна Пантелеевна) я
в театре не видела никогда, только в кино. Очарователен, трогателен Ефим Байковский
в роли старого бутафора Мартына Прокофьича, самого
невинного из поклонников, но и он действует в своих интересах. Виталий Гребенников (губернский
чиновник Бакин) и Анна Ардова (которая «одна за всех»; актриса Смельская,
продавшаяся раньше Негиной, но, по-видимому,
продешевившая) играют запоем, и это главные актёрские открытия этого спектакля.
Рамзес Джабраилов (родом с Таганки) в роли
трагика Громилова играет комика: миниатюрная фигурка
в богемном шарфе то «громит», то шепчет «мочаловским»
шёпотом – и это подсказка! Драма Островского обращена в КОМЕДИЮ, которая могла
бы произойти и вечно происходит с молоденькими и хорошенькими актрисами.
Комедия в том, что из своего привычного круга Негина
вырывается в более широкий, но тоже круг. В том, что, бегая по кругу большего
диаметра, она ещё не чувствует его круговой траектории и ощущает себя на воле.
В том, что принимает новые узы за свободу.
Актёры одеты преимущественно в коричневые (конечно же!:) костюмы современного покроя, а местами даже модного
нынче песочного оттенка (цветастые кринолины – для бенефиса Негиной).
Но ситуация их персонажей – классическая, на все времена. Как приличный
режиссёр Карбаускис обставил действие авторскими,
изобретательными мизансценами, конкретизирующими текст и раздвигающими
хрестоматийное представление о той или иной сцене. Кроме того, всё действие
обрамлено сценическими ремарками: акт первый, явление такого-то, занавес и
проч. – театр в театре. Даже самые критично настроенные зрители заценили СЦЕНОГРАФИЮ Сергея Бархина
– меня и она оставила равнодушной. Когда в «Новостях культуры» показали, как
главный сценограф страны планирует все свои спектакли с этим режиссёром делать
в «ржавчине» (интересно, что именно в режиссуре Карбаускиса
ему навеяло эту тему?), я внутренне поёжилась. И вот сбылось:
то, что в «Будденброках» было точной метафорой
(духовной «ржавчины», разъевшей дом Будденброков),
красноречивым комментарием-диагнозом происходящего, в «Талантах и поклонниках»
прежде всего – непонятно. Ржавый куб, вписанный в такой же ржавый
полукруг, надстроенный над поворотным кругом сцены, это и не жилое пространство
дома, и не закулисье театра. Консервная жестяная
банка, которой сто лет в обед. Отдающие холодом и плесенью, голые стены с
разводами по-гинкасовски раздражают, и вероятно, так
и надо, но зачем надо – не поняла. Монотонная МУЗЫКА Гиедрюса
Пускунигиса, гоняемая по тому же кругу, очень быстро нагоняет скуку, прям тоску – хоть вешайся: эмоция, уместная в гетто из
«Ничья длится мгновение» и сомнительная в стенах театра.
Зато в этом спектакле много ЮМОРА – не только от Островского, но
и собственно от Карбаускиса, что, согласитесь, бывает
не часто. Комедия, в общем, и смотрится как комедия, местами даже и смешно.
Вообще, несмотря на всё вышесказанное, смотрится в целом легко. Главное – не
задумываться. Но для этого режиссёр воспитал себе слишком
серьёзного зрителя, который и здесь, на ровном, можно сказать, месте нашёл, во
что ему углубиться:)