«Директор театра» Бертмана: Моцарт без камзола

Оперный гуру Дмитрий Бертман о своем драматическом опыте в театре — мюзикле по пушкинскому «Моцарту и Сальери»

Известный оперный провокатор, худрук «Геликон-Оперы» Дмитрий Бертман решил поработать вместе с драматическими артистами Игорем Костолевским, Михаилом Янушкевичем и Михаилом Филипповым. Он поставил «Директора театра» — спектакль по пушкинскому «Моцарту и Сальери», где будет звучать музыка обоих композиторов.
Это первый ваш опыт в драматическом театре?
Нет, что вы. Я и диплом ставил в драме, и потом в театре Калягина выпускал мюзикл My fair lady. «Директор театра» — тоже мюзикл. За основу мы взяли текст Пушкина, но нельзя сказать, что Костолевский играет Моцарта, а Филиппов — Сальери, там все хитрее.
Как, по-вашему, гений и злодейство не совместимы?
К сожалению, наше время доказывает обратное — вот на эту тему хотелось поразмышлять. Сумасшедший старик Сальери признавался, что отравил Моцарта, но история говорит другое. Есть замечательная немецкая книга, в которой приводятся факты: Моцарт писал доносы на Сальери — тот ведь был страшно популярен, собирал огромные залы, сама Екатерина Великая писала либретто для одной из его опер. У Моцарта такой популярности не было, Зальцбург в то время — как наш Урюпинск. К тому же Сальери писал по-итальянски и по-французски, а Моцарт по-немецки — немецкий не был языком высшего сословия. Кстати, как вам тот факт, что после смерти Моцарта его вдова отдала своего сына учиться у Сальери?! Да и у Пушкина Сальери, кидая в вино яд, произносит: «Заветный дар любви, переходи сегодня в чашу дружбы...». Чашу должны выпить оба. «Постой, постой ты выпил без меня...», — говорит Сальери.
То есть и у Пушкина все неоднозначно?
Ну, конечно! Но наш спектакль не о том, было ли отравление. Он о едином поле, в котором существуют Гений и Злодейство, и как они в конце концов совмещаются...
Правда ли, что вы используете очень давно не звучавшие арии из опер Сальери?
Да, это уникальная музыка. Кстати, одну из этих арий в юности услышал Гектор Берлиоз — и решил стать композитором. С помощью двух солисток нашего театра, Марины Карпетченко и Инны Звеняцкой, мы отважимся на хулиганство: соединим в один дуэт партии из опер Сальери и Моцарта, они будут исполняться на разных языках, но в одной тональности.
Как все это будет выглядеть — парики, камзолы?
Нет-нет. Моцарт, Сальери и артисты камерного ансамбля Petit Opera будут одеты в усредненную одежду — так, как музыканты приходят на репетиции. На певицах и директоре театра будут стилизованные оперные костюмы. Благодаря художнику Максиму Обрезкову действие будет происходить в двух пространствах одновременно: на сцене и в яме. Музыканты во все времена мечтают выбраться и ямы и попасть на сцену — туда, где успех. Директор театра пытается выпустить спектакль и существует в двух мирах одновременно.
Директора сыграет Михаил Янушкевич?
Да, но это и бытовой, и одновременно инфернальный образ. Образ Зависти, которая и есть настоящий директор любого театра.

(Алла Шендерова, «Ваш досуг», N49, 9-20 декабря 2009 года)



Дмитрий Бертман представит свою версию «Моцарта и Сальери»

В основу спектакля легла «маленькая трагедия» Пушкина «Моцарт и Сальери». Как отметил режиссер, пушкинский текст в спектакле существует «один к одному, не пропало ни одного слова». Кроме того, здесь много музыки, в том числе отрывки из оперы Моцарта «Директор театра», которая и дала название постановке.
«Впервые многие арии из опер Сальери, ранее нигде и никогда не исполнявшиеся, прозвучат в этом спектакле. Мы перевели их из нотных записей 18 века. Ну и кроме того, все это будет звучать в живом исполнении камерного ансамбля. Ни одного миллиметра фонограммы в спектакле не будет», - добавил режиссер.
Спектакли Бертмана критика называет смелыми, провокационными, эпатажными. Новое его творение будет также неожиданным, парадоксальным и с сюрпризами, которых уже ждет от него зритель. Один из них - это дебют популярных артистов в качестве музыкантов.
В спектакле заняты Игорь Костолевский, Михаил Филиппов, Михаил Янушкевич, а также солисты «Геликон-Оперы» Марина Карпеченко и Инна Звеняцкая. При этом Костолевский будет играть на виолончели, а Филиппов - на скрипке. И, как заверил режиссер, играют они совершенно по-взрослому, хотя до этого ни разу не прикасались к этим инструментам. Правда, как сказал Бертман, они большие любители музыки и постоянные зрители «Геликон-Оперы». Кроме того, в спектакле нет четкого распределения - кто-то играет Моцарта, а кто-то Сальери - каждый существует в двух ипостасях.
По словам режиссера, этот спектакль - о театре, о творчестве, о художнике, о попытке ответить на вечный вопрос, отравил ли Сальери Моцарта и совместны ли гений и злодейство.
«Какая глубина, какая смелость и какая стройность! Так оценивает пушкинский Сальери музыку Моцарта, - сказал Бертман. - В этой формуле - секрет успеха, секрет самого искусства. Глубина - это концепция, смелость - это новаторство, а стройность - это школа. И когда эти компоненты существуют в единстве в равных долях в произведении, тогда мы и имеем дело с шедеврами. Только в триединстве их сила. И это касается не только музыки, но и театра, и кинематографа, изобразительного искусства».
Гениальный текст Пушкина, бессмертная музыка композиторов-соперников, живой звук струнного оркестра, арии в исполнении оперных примадонн, филигранная актерская игра - все это понадобилось режиссеру, чтобы создать неожиданную музыкально-драматическую интерпретацию всемирно известной истории и попробовать ответить на вопрос, стоящий перед человечеством уже не одно столетие.

(Наталия Курова, «РИА Новости», 14 декабря 2009 года)

О спектакле «Директор театра» рассказывает М.И.Филиппов:



Вы можете скачать и посмотреть репортаж телеканала ТВЦ, показанный накануне премьеры (19.12.2009, 4,87 Мб).

Игорь Костолевский и Дмитрий Бертман в эфире радио City FM в гостях у Яны Поплавской

Моцартосальери

Дмитрий Бертман восстановил историческую справедливость

На сцене Театра киноактера, успевшего прославить себя одной из главных антрепризных площадок Москвы, где что ни спектакль, то «суперкомедия», в субботу сыграли премьеру «Директора театра». Театральное агентство «Арт-Партнер ХХI» пригласило режиссера Дмитрия Бертмана, чтобы тот поставил что-нибудь эффектное с тремя хорошими актерами – Игорем Костолевским, Михаилом Филипповым и Михаилом Янушкевичем. Что тот и сделал.
Правда, Бертман предложил драматическим артистам музыкальный сюжет – пушкинского «Моцарта и Сальери». К маленькой трагедии Пушкина режиссер добавил моцартовскую оперу «Директор театра» плюс – музыку Сальери, а на сцену, помимо названных народных артистов, вывел живой оркестр и двух солистов своей «Геликон-оперы» – Инну Звеняцкую и Марину Карпеченко. Трудности – для антрепризного проекта – добавило еще и то, что кроме художественных задач тут еще добавились вопросы морально-нравственного толка: дело в том, что Бертман, опираясь на самые разные исторические источники, начисто отрицает саму возможность отравления Моцарта руками Антонио Сальери. Сальери не виноват, считает он и пытается доказать это на материале «Моцарта и Сальери» Пушкина. У Пушкина, казалось бы, нет вариантов. Но режиссер находит какие-то зацепки и делит реплики двух главных героев между Филипповым и Костолевским. И уже не разобрать, уже нет однозначности в том, кто гений, кто злодей, кто травит, а кто пытается помешать товарищу выпить в одиночку «чашу дружбы» с растворенным в ней ядом. Третий – Михаил Янушкевич – играет роль директора театра, на плечи которого, собственно говоря, ложатся все организационные вопросы. Яд, кстати, композиторы получают также от него. Ему же приходится вникать в сложные взаимоотношения двух певиц, героинь моцартовского «Директора театра». Он – в центре борьбы уязвленных самолюбий и, выходит, что все вокруг – гении, и певицы, и тем более – Моцарт с Сальери... Директору театра поневоле приходится довольствоваться аллегорической ролью «Злодейства». Не мирового, конечно, зла, но, скажем так, местно чтимого.
Кроме прочего, Бертман заставил Филиппова с Костолевским играть на скрипке и виолончели, – всерьез или понарошку они это делают, трудно разобрать, некоторая скованность в движениях обоих заметна лишь опытному взгляду профессионала.
Трудно сказать, какие именно аргументы использовал режиссер, убедивший народных артистов в том, что главное в его спектакле – музыка. Во всяком случае, на премьере интереснее было смотреть, тем более слушать – Звеняцкую и Карпеченко. Они и выглядели эффектно, и пели, разумеется, менее знакомый репертуар – в сравнении с хрестоматийными строчками Пушкина.
Трудно сказать, на что рассчитывал продюсер спектакля. Время от времени «Арт Партнер ХХI» выпускает спектакли «не для всех», но именно они обречены на короткую, хотя, возможно, и яркую жизнь. «Директор театра» – как раз такой, совсем не антрепризный проект (пожалуй, только декорации вполне соответствуют антрепризному жанру, – легкость сборно-разборной конструкции сомнений не вызывает).
Публика «суперкомедий», не услышав ни одной узнаваемой мелодии, ни «Турецкого марша», ни начала 40-й симфонии, скорее всего будет сильно разочарована. Копаться в тонкостях мировой музыкальной культуры, что увлекает Бертмана, а за ним и актеров, ей тоже неинтересно... А публика «Геликона» может и не дойти до Театра киноактера. А жаль.

(Григорий Заславский, «Независимая газета», 21 декабря 2009, фото Елены Рыковой)

Актер Игорь Костолевский: «Люди идут в театр за надеждой»

Дмитрий Бертман ставит по мотивам пушкинского «Моцарта и Сальери» антрепризного «Директора театра». Ставит на двух актеров – Костолевского и Филиппова, причем каждому из актеров придется играть обоих персонажей. Жанр спектакля трудно определим – в нем будут и оперные арии, и драматическое действие. Игорь КОСТОЛЕВСКИЙ согласился на участие в антрепризе впервые за всю свою театральную карьеру. Что подвигло его на такой эксперимент, «НИ» попробовали узнать у актера во время репетиций спектакля, премьера которого назначена на 19 декабря (речь идет о премьере в Москве; в Волгограде постановку покажут 17 декабря – прим. Администратора сайта).

– Игорь Матвеевич, что вас заинтересовало в этом материале?
– Как это ни странно, но во второй половине жизни мое стремление учиться новому не пропало. А тут есть такая возможность, есть пластика, вокал, есть нечто другое, нежели обычный драматический спектакль. Я пока не знаю, что из этого получится, для меня много нового, так что я готов ко всему. Хотя, конечно, при всей неизвестности, встреча с драматургией Пушкина – это всегда очень интересно.
– Вас здесь не заставляли петь оперные арии?
– Нет. Жаль. Я бы спел. Другое дело, кто бы это стал слушать…
– У вас сложился крепкий дуэт с Михаилом Филипповым…
– Хороший партнер – это замечательно. Для меня принцип «Я в центре, а все по бокам» не интересен. Я – за ансамбль.
– Прослеживая ваш путь, удивляешься, как щедра была к вам судьба. В кино – Мотыль, Козаков, Тодоровский. В театре – Фоменко, Штайн, Фокин.
– Знаете, по молодости это не очень замечаешь. Попадаешь в атмосферу талантливых людей, не чувствуя, что судьба дарит тебе подарок. Какой мощи, например, был мой учитель Гончаров или режиссеры, которых вы только что назвали. Сейчас, как мне кажется, к сожалению, уходит время людей такого масштаба. Они в огромном дефиците.
– Большой был конкурс, когда вы поступали к Гончарову?
– Человек триста на место.
– Учиться было трудно?
– Нелегко. Я ушел с третьего курса строительного института, и это было спонтанным поступком, нежели продуманным. Школа Гончарова была очень жестокой, но замечательной. Мы работали по 24 часа в сутки. Гончаров, при всем его обаянии и таланте, был человеком очень жестким, мощным и часто подавлял своим темпераментом. У меня произошел некий зажим, и было время, когда я стал бояться выходить на сцену. И потом мне приходилось этот зажим преодолевать. Я благодарен Гончарову за школу, даром мне обучение у него не прошло. Только так ты учишься понимать цену многому. Цену хорошего и плохого. Опыт позволяет открыть себя. Это твой багаж, который дает тебе возможность существовать на сцене, так как роль ты наполняешь собственным опытом жизни: твоей личной болью, твоими переживаниями. Это очень увлекательный процесс – постигать чужую жизнь и делать ее своей.
– Гончаров взял вас в театр, но играть давал только в массовках…
– В театре Гончарова были артисты, которые имели право играть главные роли в гораздо большей степени, чем я. И потом, пока я бегал в театре в массовках, параллельно очень много снимался в кино.
– Гончаров очень ревностно относился к кино, это известно. Как он терпел ваши многочисленные съемки?
– Вы правильно сказали. Терпел, но очень ревностно. На «Звезду пленительного счастья» он меня не хотел отпускать. И отпустил с большими трудностями. Когда пришел Борис Морозов и хотел дать мне роль Кинга в «Смотрите, кто пришел!», он отговаривал его от этого. Потому что думал, что я не справлюсь. После выхода спектакля Гончаров поздравил меня и сказал, что он ошибался. Это свойство сильной, неординарной личности.
– Но к этому времени было восемь лет ваших ожиданий, игры в массовках. Почему вы от него за все это время не ушли?
– Он был моим учителем. Я считал это предательством. Театр Маяковского был в то время одним из лучших театров. Замечательные артисты, одна из лучших трупп Советского Союза. Когда ты ежедневно видел на сцене Свердлина, Сухаревскую, Самойлову, Доронину, играл с Натальей Гундаревой, Александром Лазаревым, Светланой Немоляевой, Евгением Леоновым, Арменом Джигарханяном. Желание уйти из театра как-то пропадало. Я никогда не стремился играть большое количество ролей. Мне важно было найти своего режиссера и свой материал.
– А Арцибашев? Он дал вам очень хорошие роли…
– Я благодарен ему за это. За Подколесина, которого он предложил, когда еще был на Покровке. За Ивана Карамазова и за Плюшкина. Но Подколесин – моя любимая роль. Там не роли, а люди, пусть нелепые, но с душой.
– Ваш Подколесин вызывает сострадание, как всякий слабый и беззащитный человек…
– Вы знаете, он мне этим и дорог. Играть малахольную свободу, отвязанность и крутость легко. А вот сыграть человека не воинствующего, которого жизнь заставляет себя отстаивать и который очень хочет быть счастливым, и в последний момент у него это, как всегда у нас бывает, не получается – вот это интересно.
– А вам самому приходилось отстаивать у жизни право на то, чтобы оставаться собой?
– Я думаю, что если у меня что-то в жизни и получилось, то только потому, что я это делал и по мере сил и возможностей, продолжаю.
– По-моему, то, что судьба подарила вам сегодня – играете, что хотите, с теми партнерами, которые нравятся, и у тех режиссеров, которые интересны, – более надежно, чем тот фейерверк, с которого началась ваша слава.
– Вы правы в том, что «Звезда пленительного счастья», с которой все началось, была везением. Но везением достаточно непростым. Все начиналось с полного неверия в меня, с желания снять с роли. Но этот опыт меня очень закалил…Что касается сегодняшней ситуации… Вы знаете, в нашей профессии нет сослагательного наклонения. Она существует сейчас и сегодня. И это мне нравится. Каждый раз ты доказываешь свою состоятельность, как впервые. И это правильно. Хуже нет, когда артист живет памятью о том, что тридцать лет назад он что-то хорошо сыграл. В нашем деле надо или что-то делать по-настоящему, или не делать совсем.
– А всегда есть силы на то, чтобы каждое утро делать все по-настоящему?
– По-разному. Силы на то, чтобы встать с утра, слава Богу, еще есть. А вот все делать по-настоящему – с этим намного труднее. Но я занимаюсь этой профессией не «по приговору трибунала». Я этим занимаюсь, потому что я это люблю, и это часто доставляет радость.
– А что для вас самое главное?
– Конечно, любовь! Как говорил Крылов: «А без любви – какое тут веселье?»
– Вы за всю свою карьеру, насколько мне удалось проследить, абсолютно не занимались самопиаром. Никаких уловок, чтобы привлечь внимание прессы, никаких инфоповодов личного характера, как сейчас это принято делать. В телевизоре на разных ток-шоу вас не встретишь. На тусовках не видно…
– Нет, я отнюдь не отшельник и камни на чреслах не таскаю. Я очень люблю хорошую компанию близких мне людей, просто идет время, и их становится все меньше и меньше. Это данность.
– Вы не так давно снялись в «Войне и мире». Вот таких людей, как Ростовы – старую московскую семью, до боли любящую отечество, щедрую, сострадательную, хлебосольную, сегодня легко ли встретить? Или такого, как Пьер Безухов?
– Вы знаете, я часто наблюдаю в людях какой-то общий эмоциональный спад и равнодушие душевное. Такие чувства, как благородство, чувство собственного достоинства, сострадание, любовь к ближнему, утрачиваются. Но все равно надо отстаивать свое, все равно надо пытаться это сохранять. Герой одной английской пьесы замечательно говорит: «Я сам себе современник. Я иду в ногу со своим временем». И вот за это свое время надо очень крепко держаться. Несмотря ни на что.
– Вы не так давно озвучили на радио чеховского «Черного монаха». Уверена, что на этом уроки классики не закончены…
– Нет, мне очень давно хотелось сделать две вещи. «Черного монаха», которого я сделал, и «Дуэль» Чехова, которую я совсем недавно прочел на радио. Еще у меня был опыт – я читал Довлатова, «Блюз для Нателлы» и «Поплиновую рубаху».
– Вы как-то обронили в интервью: «Эта пьеса идет с большим успехом по всему миру, потому что она об одиноких и несчастливых людях». Почему пьесы с такой атмосферой наиболее востребованы?
– Потому что человек одинок по природе своей. И люди приходят в театр за надеждой. Наше поколение воспитывали на сентенции «Человек рожден для счастья». А оно выпадает так редко. И нужно столько всего сделать, чтобы оно пришло. Но абсолютно все хотят быть счастливыми, и это неотъемлемое право человека. И я на стороне этих людей, которые при всех тяжестях жизни пытаются сохранять чувство собственного достоинства, воспитывают детей, любят и остаются людьми. Я думаю, что это самое важное.
– Театр может создать иллюзию, что ты не одинок?
– Хороший театр – да. Хороший театр вообще может очень многое. Он может дать тебе некий импульс. В моей жизни было несколько спектаклей, которые перевернули мое миропонимание, а значит, в какой-то степени мою жизнь. Вообще, есть большая категория людей, которым необходим театр, как отдохновение от тяжести этой жизни. Как необходимы книги, музыка, картины... И я – с этими людьми.

(Веста Боровикова, «Новые Известия», 17 декабря 2009г., фото Анатолия Морковкина)